15 февраля  страна  отмечает  День памяти  воинов-интернационалистов. В этот день  в 1989 году  последняя колонна  советских войск  покинула  территорию Афганистана. Активное  участие  в той войне принимали очень многие медицинские работники, военные врачи.  Среди них - кавалер двух орденов («Орден Красной Звезды» и «За службу Родине»),  бывший начальник пульмонологического отделения «3 ЦВКГ им. А.А. Вишневского»,   полковник медицинской службы Сергей Федорович Передернин.

Мы попросили его вспомнить о событиях той войны и об особенностях организации  медицинского обеспечения в ходе боевых действий.

Я служил в Баграме, на входе в знаменитое Панджшерское ущелье, где располагался отдельный 345-й полк воздушно-десантных войск. В то время полком командовал  Востротин Валерий Александрович, сейчас он председатель Союза десантников России. 

Как это все началось для меня? Понимал ли я, куда отправляюсь? Конечно, понимал.

Мы оканчивали 4-й курс Тюменского медицинского института, когда к нам приехали военные и начали набор на учебу на военно-медицинский факультет. Я дал согласие и уехал в Томск продолжать обучение - теперь уже на военного врача. У нас было два  взвода, которые выпускали врачей-офицеров для ВДВ.

После  окончания военно-медицинского факультета  по распределению  я   попал служить в Кишинёвский полк,  но  прослужил там меньше года. По замене (офицеров меняли  через каждые два года) меня направили  в Афганистан, где я провел время  с октября 1985  по декабрь 1987 года. 

В нашем парашютно-десантном полку было 3 батальона. Один из них стоял на постах и практически не принимал участия  в боевых действиях, а два других, воюющих, летали по всему Афганистану,  активно  участвовали в боевых операциях. Я, как правило, был закреплён за третьим  батальоном, был его врачом и отвечал за всю ситуацию. Практически все раненые проходили через меня: приходилось и первую помощь оказывать сразу же на поле боя, и эвакуировать людей вертолетом уже в медсанбаты, в госпиталя из района боевых действий, и, если надо, воевать с оружием в руках.

Многим, наверное, известно, что десантники с парашютом прыгают. В Афгане с парашютом не прыгали, там никто никого таким способом не десантировал. Вот, например, доложила разведка, что где-то находятся душманы.  Как нас туда доставляли? 100 км не будешь идти пешком. Пока дойдешь на “броне”, на БМД, можно и на минах подорваться - бывали и подрывы, когда там колонны проводили. А так обычно идёт батальон около 300 человек. Прилетает примерно 30 вертолётов, чтобы усадить в них всё подразделение, там ведь по 10-20 человек не воевали. Если батальон действует, его, как правило, загружают целиком.

Вот так прилетают вертолёты, на дороге или на площадке устанавливается их несколько. Высота большая, много людей и груза борт не поднимет из-за сильно разреженного воздуха. Если не очень высоко, сажали до 12 человек с полным боекомплектом, если высоко - до 8. Для того, чтобы облегчить вертолёт и набрать побольше людей, снимали задние двери, поскольку они тяжёлые, и ставили сетку, чтобы люди не выпадали.

Борта начинают взлетать друг за другом, петляя по ущельям на небольшой высоте. Поверх гор лететь было нельзя, иначе сразу собьют. Пролетели вертолеты  вдоль  ущелья до того места, где надо высаживаться, зависли или “зацепились” колесом, болтаются  в воздухе, и в это время   всем надо быстро покинуть  винтокрылую машину. Чем быстрее, тем лучше, иначе могут сбить. Иногда сбивали вертолёты с людьми.

Во время этих прыжков случались травмы: и руки, и ноги ломали. Были случаи, когда нас выбрасывали прямо на скопления боевиков. Прыгали на головы - и сразу в рукопашную, а кто-то даже не успевал выпрыгнуть, его убивали. Всё было очень серьёзно. 

Если же подлетели, зависли и вышли без стрельбы спокойно, то дальше направляемся в район. На месте мы находили склады, военные базы, подрывали их, поскольку вывезти оттуда что-либо было невозможно. Что могли - уничтожали, кого-то в плен брали. Затем, как правило, подходила техника, колонна нашей брони, и нас потихонечку забирали. За ранеными, естественно, прилетали вертолёты. Задачи были разные. Например, захватить базу с вооружением и уничтожить, или колонну с топливозаправщиками, которые везли бензин и солярку, охранять. Их ведь с гор могут обстрелять. 

В месяц проходило по 2-3 таких боевых операций. Пленных забирали тоже вертолётами, брали у них всю ценную информацию. Разговаривали с ними переводчики, которые летали с нами - таджики, узбеки - они знали афганский язык. Ещё с нами обязательно был авианаводчик - офицер, который всегда имел связь с лётчиком. Если нас крепко зажимали “духи”, авианаводчик давал координаты, и авиация их бомбила.

Первый месяц  моей службы в Афганистане был невероятно тяжелым. Приходилось выдерживать большие физические нагрузки. И это несмотря на то, что  я тогда  был крепким, молодым, выносливым лейтенантом.  Говорят, что десантник две минуты - орёл, пока летит, а всё остальное время - лошадь, потому что на себе всё тащит - и пять километров, и десять, и пятнадцать, и даже сорок.

Вот примерная экипировка: бронежилет, сумка, как минимум четыре рожка для автомата, пара гранат по бокам, впереди - три сигнальные ракетницы, патронов несколько пачек, автомат, сзади рюкзак с едой на трое суток. У меня ещё медицинская сумка с растворами, с лекарствами, с обезболивающими, с перевязкой - это когда идёшь. А когда бегаешь между ранеными, всё это бросаешь, остаётся только бронежилет и небольшая сумка, в которой самое необходимое - гормоны, пакеты  с  растворами внутривенного введения  обязательно, наркотики для обезболивания, жгуты и перевязочные средства. Потом, когда надо, доберёшь из рюкзака ещё что-нибудь. Если будешь бегать на поле боя с этим тяжёлым рюкзаком, тебя сразу  подстрелят.

Всё это очень тяжело физически, а в горах - вдвойне, там всегда гипоксия наступает вследствие  недостатка кислорода. Но когда стреляют и мины рвутся, бегаешь очень быстро. А порой ведь и ползать приходится. 

Пресную воду, как правило, носили с собой. У нас были таблетки для обеззараживания воды,  с которыми можно было пить даже из грязных луж. Приходилось и это делать, но жидкость становится противная. Если шли мимо водоёма, набирали впрок. Бывали и в таких местах, где воды не было вообще. Нам её сбрасывали с  вертолётов. Он подлетает, зависает в воздухе, ты к нему подбегаешь, берёшь в руки РДВ-10 - есть такой резервуар для воды, вмещает в себя десять литров - и убегаешь. И провизию поставляли так же.

Возвращаемся на базу, когда там всё закончится, через неделю - две. То есть, две недели в горах спишь, ешь, гоняешь, стреляешь, раненых отправляешь. Еду подбрасывают в сухпайках: прилетит вертолёт, выкинет коробки… На базу возвращались с гор бородатые все, но мылись, брились. Есть специальная помывочная машина. Когда она приезжала, рядом с ней ставили палатку. Однако были и небольшие импровизированные баньки. 

Медицинским навыкам мне быстро пришлось научиться. Нам, конечно, всё показали, рассказали и на факультете в институте, и в части ВДВ. Но тут были свои особенности. Например, капельницу со штативом не поставишь. Будешь стоя держать - тебя отстрелят. Если раненый появился, большая кровопотеря, надо быстро иглу в вену воткнуть и пакет с внутривенным раствором  подложить под голову. Голова давит - капельница льётся. Если он без сознания, так даже лучше: вес у головы всё равно есть. Голова расслаблена, давить сильнее будет. Можно ещё подложить под грудь или под спину. 

У меня был случай, за который мне орден Красной Звезды дали. В ущелье Панджшер, недалеко от населённого пункта Анава, проводилась боевая операция. Разведвзвод десантировали на склон горы, который впоследствии оказался целиком заминирован, и все подходы к нему тоже были заминированы. Меня с группой  десантников высадили  немного в стороне от всех. Когда там, в основной группе, начались подрывы, пришлось метров 500 по склону бежать к ним.   Добежал со всей амуницией: сумка, автомат, полный боекомплект, оказал помощь, вызвал вертолёт, который эвакуировал тех, кто подорвался, вернулся обратно. Но часть взвода осталась там для прикрытия, чтобы духи сверху не залезли.

Как только я вертолёт с ранеными отправил, ещё несколько человек подорвались. Мне пришлось бежать обратно, снова оказывать помощь. Вертолёт ещё до базы не успел долететь, развернулся, пришлось раненых загружать опять на борт, и когда он взлетел уже второй раз с той горки (а в этот момент там пылища поднимается, мы ложимся во время его взлёта и встаём, когда он уже улетел), я поднял голову - и по телу пробежал холодок. Вокруг мин столько! Часть было видно, а часть была закопана. Кому-то из солдат они уже на ногу нацеплялись. Бойцы начали шевелиться… Я кричу: “Ребята, не шевелитесь!”. Кое-как мы мимо этих мин прошли. Как я не нарвался на них, когда бегал туда-обратно, туда-обратно! Я их в горячке  даже не заметил. Повезло! 

Обратную дорогу, эти метров пятьсот, мы шли целый час. Там и командир взвода подорвался, и санинструктор. Это был кошмар. Но получил я в итоге орден.

Хочу рассказать  еще одну интересную историю, связанную с поиском и захватом в Афганистане американского переносного зенитно-ракетного комплекса (ПЗРК) «Стингер».

К истории вопроса: известно, что советские войска  с первых дней войны  широко использовали авиацию. Душманы не могли ей практически ничего противопоставить. Ситуация изменилась, когда в 1985 году американцы решили поставить афганцам  современные ПЗРК FIM-92 Stinger («Жало») с высокочувствительной селективной ГСH, отличавшей двигатель с характерным диапазоном температур от горящей ловушки. «Стингер» имел большую досягаемость по высоте, мог применяться на встречных курсах, имел мощную боевую часть. В сочетании с неконтактным взрывателем, срабатывавшим даже при пролете рядом с самолетом, это давало возможность причинять тяжелые повреждения без прямого попадания. Самолёты и вертолёты поражались на дальности до 4,5 км и на высоте от 200 до 3800 м.

Вот тогда наше командование поставило задачу  обнаружить и захватить образцы «Стингера». Обещало представить к званию Героя тех, кто первыми добудет заветный трофей. И  вскоре такая задача была выполнена, в том числе и моими сослуживцами, десантниками третьего батальона  нашего полка. 

В моем семейном личном фотоархиве есть уникальная   фотография, на которой я держу этот ПЗРК «Стингер».   Я с трудом уговорил тогда комбата, чтобы тот дал мне с трофеем сфотографироваться. Он говорит: “Да ты что, я уже “наверх” сообщил, что «Стингер» взяли, уже вертолёты летят. Он ведь в полном комплекте, с описанием. Вдруг ты нажмёшь что-нибудь не то, сломаешь!”. Но в итоге согласился, и получился такой редкий снимок.

Во время проведения боевых операций сложно было ориентироваться на незнакомой местности, особенно в  горах: геолокаций нет, компас  бесполезен.  Передвигались по картам. Путались даже вертолётчики. 

Однажды прилетели вроде бы в нужное место, выбросили нас. Собираются комбат с начальником штаба и карту крутят: “Мы где?”. Передают артиллеристам, которые стреляют очень точно: “Выстрелите по такой-то горе по таким-то координатам”.  Те стреляют  не боевыми, а дымовыми, чтобы облако появилось. Мы ждём, смотрим, на какой горе дым появится. И тут рядом с нами как бабахнет! Комбат доволен: “О, да мы точно на месте!”.

Я был практически везде в Афгане, кроме Кандагара. Там пустыня, боевых действий было немного. 

После Афганистана вернулся в Болградскую дивизию ВДВ, в Одесскую область. Когда начался развал Союза,  дивизия   практически разделилась пополам: кто-то оставался на Украине, а кто-то уехал в Россию. Я ещё немного в этом месте послужил, а потом поступил в академию и после неё в 1996 году приехал в Москву. Планировалось моё распределение в ростовский госпиталь на начальника приёмного отделения, но у меня родственники под Калугой, попросился поближе к ним. Думал, попаду в подольский госпиталь, но мне там места не нашлось. Предложили идти в госпиталь Вишневского в отделение аллергологии. Меня спросили: “Не хочешь в Ростов на полковничью должность - пойдёшь на майорскую, подполковник?”. Я ответил: “Пойду!”. 

Отслужил здесь ординатором в 46-м отделении, потом - старшим ординатором, и уже в 2001 году стал начальником 15-го пульмонологического  отделения. 20 лет  прослужил в этой должности... 

Порой я слышу вопрос, долго ли война преследовала меня после возвращения домой. А я вам скажу, что она и сейчас меня преследует. В двадцать пятом году будет уже сорок лет, как я оттуда вернулся, а меня до сих пор потряхивает от этих воспоминаний.

Но с сослуживцами мы встречаемся регулярно, собираемся в 11 часов 11 февраля у Большого театра. На войне было проще: было единение и чувство локтя, все люди были открыты и за глаза ничего не говорили. Мы держались друг за друга, переживали, и эта дружба сохранилась на всю жизнь.

Подготовила материал Наталья ИВАШКИНА

Фото - из личного архива врача